Афанасий Афанасьевич Фет (1820-1892). Он родился 23 ноября (5 декабря) 1820 года в селе Новоселки Орловской губернии. С рождением мальчика связана романтическая история его родителей, принесшая будущему поэту множество испытаний, хлопот, забот, тревог и горечи. Отец Фета – ротмистр, впоследствии вышедший в отставку, находясь в Германии, безумно влюбился в Шарлотту-Елизавету, которая тоже страстно полюбила его. Настолько страстно и сильно, что, хотя и была замужем за дармштадским чиновником Иоганном-Петером-Карлом-Вильгельмом Фетом, бросила его, дочь, отца и бежала в Россию.
Случилось это в 1820 году, в котором вскоре родился их сын. Мать Фета еще не была разведена со своим первым мужем, потому что бракоразводный процесс затянулся. Она повенчалась с Шошиным лишь два года спустя после рождения сына. Мальчика же, подкупив священника, записали под фамилией Леншина. До четырнадцати лет Фет считал себя потомственным русским дворянином.
Но тут приходит письмо от разгневанного отца Шарлотты-Елизаветы Карла Беккера, который сообщает, что настоящим отцом мальчика является первый муж его дочери – Иоганн Фет.
Эти сведения дошли до орловского губернского правления, и оно учинило следствие, в результате которого определило: считать отрока незаконнорожденным, лишить его не только дворянской фамилии Шукшиных, но и любой другой. Положение мальчика стало отчаянным. В конце концов, благодаря хлопотам родителей, из Германии опекунами его единоутробной сестры Лины была прислана бумага. Согласно ей мальчик признавался сыном дармштадского судебного чиновника Иоганна Фета и подданным Германии.
Отрок утратил дворянство, лишился привилегий и наследственных прав. Фет воспринял случившееся с ним как подлинную трагедию. Его отчаяние было беспредельным. Он понимал, что отныне вытеснен из русского общества. Само имя "Фет" сделалось для него символом бед и потому "ненавистным": "Если спросить, – писал он, – как называются все страдания, все горести моей жизни, то я отвечу: имя им – Фет..." В преодолении жизненной катастрофы Фету не могла помочь даже религия, потому что он был убежденным атеистом и не мог в минуты горя прибегнуть к целительной вере. Само имя "Фет" сделалось для него символом бед и потому "ненавистным": "Если спросить, – писал он, – как называются все страдания, все горести моей жизни, то я отвечу: имя им – Фет..." В преодолении жизненной катастрофы Фету не могла помочь даже религия, потому что он был убежденным атеистом и не мог в минуты горя прибегнуть к целительной вере.
